Подробности

Категория: Окно в прошлое

Опубликовано: 14.07.2021 19:22

Автор: Андрей

Просмотров: 581

Jus primae noctis.

        На рождественские каникулы 1855 года учеников Тамбовской губернской гимназии, как всегда распустили по домам. За Ваней Захарьиным прислал отец из своего имения в селе Карай-Пущино Кирсановского уезда конюха Платона. Добравшись глубоким вечером до Рассказова, разместились они на ночлег в лучшем постоялом дворе, рядом с базарной площадью. Платон, задав корма лошадям, пошел пропустить чарочку другую, а Ваня порядочно устав с дороги, даже не поужинав, попытался уснуть. Но как только он улегся, сон куда-то пропал. В голове крутились разные мысли, как, наконец, он доберется до дома, в котором не был уже несколько месяцев, как встретится со своими любимыми сестрами, как сходит с отцом на охоту. Устав ворочаться на кровати молодой барин пошел в залу, из которой раздавались приглушенные мужские голоса и смех.    

         В темном помещении за большим черным столом сидел Платон с двумя незнакомыми бородатыми мужиками и о чем-то оживленно беседовал, то и дело, подливая гостям выпивку из кувшина. Ванька сел рядом на лавку, взял моченое яблоко и начал вслушиваться в беседу.

        - Да в позапрошлом годе это было, - рассказывал наполовину седой мужчина, лет 40, - невзлюбил моего свояка Захарку Никитина бурмистр местный Федька Ефимов, как только не тиранил! Сек постоянно, работать заставлял с утра до ночи, почти задаром, с дома с женой и детишками выжил. Голодать они стали, скитаться. Даже бежать пытались. Да споймали их. Теперь ночью Захарку в железо заковывали в хлеву, днем на поле гнали, а вечером вновь секли и со скотиной кормили. Неделю так ево мучали. А во время косьбы как-то приехал бурмистр к нему с овечьими ножницами и состриг, смеясь, полголовы волос, пообещав к вечеру еще всыпать, за то, что мало сена накосил. Схватил тогда свояк косу, да и воткнул ее в живот Федьке. К вечеру тот и помер. Захара наутро с конвоем в Тамбов отправили, и не видел его никто больше.  

        - А что ж барин ваш, куда смотрел? Зачем так над людьми измываться позволял? – влез в разговор Ванька.

       - Барин? – усмехнувшись и закашлявшись, сказал бородач, с прищуром глянув на парнишку: - Барина нашего, свет Алексан Лександрыча Анцыфорова, чтоб его черти в аду жарили, который разве что младенцев не кушал, а там кто ево знает, тоже коса вскоре нашла.

       - Какая еще коса?

       - Те лет то сколько, паренёк и как звать-то тебя?

       - 16. Ваня. Захарьин. К отцу на Рождество, вот, с Платоном в Пущино еду. 

       - Ааа! Ну раз шашнацать, тогда слушай!  

***

       «Рассказово наше раньше принадлежало барину Постникову, который ни разу и в селе-то не был, только подати от него приезжать собирали, пока всех не поразоряли. А барину деньги нужны были все больше и больше – играть он дюже любил. Сел как-то за карты с поручиком Александром Анциферовым, богатейшим помещиком Тамбовской губернии, и поставил на кон Рассказово, когда все деньги кончились. Так и достались мы три года назад новому барину. Анциферов приехал в село, отремонтировал старый Архаровский дом с конторой и стал свои порядки наводить. Именье ему досталось огромное – от Рассказово до Надежки, да от Знаменки до Комаровки. Да и лес почитай до самой Талинки тожа его. Народу тыщ, наверно, с десять тогда в Рассказово и окрестных селах проживало. Перешли к нему фабрика суконная, винокурня, мельниц несколько, базар, а земли – день проезжать будешь!

        Порядки навел барин жестокие – и в поле и на фабрике народ работал с утра до ночи, на себя и некогда было. Сек до полусмерти за любой опоздание, и неважно во хмелю ты на работу не пошел или по немощи. Цену за усадьбы на своей земле поднял, за базар повысил, даже купцы от него взвыли. А к людям как относился и не попишешь: посмотрел не так – порка, поклонился не до земли – порка, шапку долго перед ним снимал – порка. Нередко и до смерти. Сам лично с людей шкуру спускал. Увидит, что баба в поле ребенку сиську дала и нагайкой ее. Зимой игрища устраивал – заставлял мужиков на ледяной горке от усадьбы до Дунайчика на ногах съезжать, кто падал, собак спускал. А собак этих, когда щенятами были, бабы, ребятишек отняв, своим молоком кормили.   

        Пробовали крестьяне жаловаться на него губернатору Булгакову. Да он Анциферову родней приходился. И попадали жалобщики с крыльца губернатора, прямо в полицейский участок да в острог, а оттуда барину под плетку и в рекруты иль на выселки, если возрастом вышли. Даже в Петербург письмо мужики носили, но не помогло ничего.

        Новый барин был не только жесток, но и развратен. Приглянется ему девка какая, тащит к себе домой и пока не натешится вдосталь, не отпустит: своей-то жены у него не было. А если девка противиться будет, то он ей кипятком лицо сожжет, волосы отстрижет и кожу всю плеткой искромсает. Люди даже дочек своих прятать стали по погребам да сараям. Только не помогало это, Анциферов новую забаву выдумал. Крепостные, прежде чем женится, должны разрешения у хозяина спрашивать. Вот придут к нему родители, а он и молодых на смотрины зовет. И горе если девка окажется статной да красивой. Забирает ее к себе домой барин и бесчестит, сказав родным, что это ему Богом данное право, что все великие так делали, смеется и слова все нерусские повторяет.

        Поняли крестьяне, что нет нигде правды, что самим им надо с барином решить, иначе загубит он их совсем. Человек для этого сразу нашелся – над его невестой Анциферов тоже надругался из-за чего она и удавилась. «Будь что будет», решили мужики и стали ждать удобного случая.

        И вот как-то воскресным вечером после прошлого Покрова, когда в некоторых дворах стали со страхом готовится к предстоящим свадьбам, по селу разнеслась весть, что убили барина. Анциферов тот вечер провел как всегда. Сначала людей порол, прямо у себя в усадьбе, а потом пошел доклады конторщиков в кабинет слушать. Выслушав последних двух служащих, он начал подниматься из-за стола, чтобы пойти в покои, где его со страхом ждала новая девка, и в это время из окна с улицы раздался шумный выстрел, что его на всех соседних порядках слышали. Барин тут же упал на пол – несколько волчьих пуль попали ему в голову. Даже одного из конторщиков в плечо ранило.

       На выстрел народ сбежался, подняли Анциферова, да поздно, тот сразу помер, и покаяния за все грехи свои принять не успел. Бросились люди помещика вместе с управляющим в сад, а там убийцы и след простыл. Нашли лишь несколько следов босых ног в парке, да брошенные у тропинки сапоги. Следы вскоре, прибывшие к конторе со всего села крестьяне, затоптали, а сапоги пристав себе забрал. Через пару дней прибывшая в село особая комиссия нашла и их хозяина, местного сотского крестьянина, которого тут же и заарестовали. Но не сознался он в убийстве: «сапоги, говорит, мои, а как в парк попали - не знаю. Их у меня во хмелю сняли, когда я с крестин шел, да пьяный уснул. В барина я не стрелял, ружья у меня нет, да и пользоваться я им отродясь не умел».

        Долго у него признания допытывались, в железо заковали и под караул посадили, да все бестолку. Через несколько дней удалось ему из-под замка бежать. Правда, недолго он пробегал, вновь поймали его. Тут уж допрашивать его стали с пристрастием, после побега у следователей и сомнения не было, что Анциферова застрелил он. Кормили мужика одними солеными селедками, а воды не давали, чтобы быстрей сознался. На третий день он не выдержал и повесился на поясе от рубахи на кольце от детской люльки. А убийство ему и приписали. Теперь вот мы уж больше года живем без барина. Ждем все, когда его сестры в наследство вступят, да не едут они в Рассказово, может боятся чего!». Захмыкал, закончив, рассказчик.

        - А что, неужели больше убийцу никто искать не пытался? – удивился Ванька.

        - Да зачем его искать-то? Все на сотского и списали. Искать будешь, чего лишнего найдешь, а так всем хорошо!

        - И народ про убийцу ничего не говорит?

        - Народ много чего говорит, да верить всему этому нельзя – уж очень многих людей барин обидел. Нет, может когда и сыщется настоящий убийца. Позовет на предсмертной исповеди помимо священника полицию и сознается во всем. Кто знает? Поживем – увидим!

        - А вот…

        - Ванька, хватит трепаться! – не выдержал Платон – он тебе врет с пьяну, а ты веришь всему! Иди спать, а то свалишься завтра с саней в каком-нибудь сугробе, что я отцу-то скажу?

        Сидевшие за столом засмеялись, а парнишка ушел к себе в комнату. Спал ночью Ванька плохо. Мерещились ему мужики с рассеченной поркой кожей, девки в рваной одежде с покрытыми волдырями лицами и огромный страшный барин в красной рубахе с засученными рукавами и нагайкой, с окровавленным лицом и слипшимися черными волосами, смеявшийся, подвывая, и повторявший глядя прямо в глаза: «Jus primae noctis».

       Утром Ванька с конюхом поехал по заснеженной дорожке, в которую то и дело проваливались по колено лошади, через деревню Пичер на Курдюки, чтобы заночевать там у своей дальней родственницы старой помещицы Елизаветы Ивановны.

       Через девять лет молодой русский писатель Иван Николаевич Захарьин (Якунин) впервые опубликует свой рассказ про рассказовского помещика А.А.Анциферова в журнале «Русская старина», выпустив в свет легенду о жестоком сластолюбивом барине, застреленном своими крестьянами.      

***

        Ровно через сто лет после своего основания: 25 апреля 1797 г., самое крупное и богатое село Тамбовского уезда Рассказово, по указу императора Павла I было пожаловано из казенного ведомства братьям Архаровым. Генерал-от-инфантерии Николай Петрович Архаров (7.05.1740 (по др. данным 1742) – январь 1814, похоронен в Трегуяевом монастыре) получил 2000 душ мужского пола и 2020 душ женского пола, проживавших в 491 дворе; генерал-от-инфантерии Иван Петрович Архаров (13.05.1745 – 4.02.1815, похоронен в Александро-Невской лавре в г.Санкт-Петербурге) получил 800 душ мужского пола и 816 душ женского пола, проживавших в 196 дворах (согласно 5-й ревизии). За дворцовым ведомством остались только 10 дворов с 98 жителями. Кроме того братьям достались и все окрестные земли (сенокосные, пашенные и лес) к северу, востоку и югу от села, в количестве 29489 десятин 1912 саженей.

        Левобережная часть Рассказово (современная Мальщина) с момента своего появления принадлежала ряду мелких (от 1 двора) и крупных помещиков, а также посессионным суконным фабрикам. В 1797 году большей частью Мальщины владели: помещики Сергей Александрович и Елена Михайловна Салмановы (д.Большая Богословка, Салмановка тож), фабриканты Петр Михайлович Олесов, и братья Василий и Михаил Яковлевичи Тулиновы. Кроме того в том же 1797 г. полторы сотни крестьянских душ д.Богословка достались Роману Осиповичу Грузинову, который переселил их в основанную им деревню Павловку за 12 верст от Рассказово.

       Однако самым крупным и богатым Рассказовским имением стало владение братьев Архаровых, которым с 1797 года предписали безвыездно жить в Тамбовской губернии. Братья построили усадьбу на холме у ручья Дунайчик (дом погиб при пожаре в ночь с 9 на 10 октября 2015 г.) и занялись обустройством имения. Ими были основаны несколько населенных пунктов близ Рассказово (сохранились д.Ивановка и с.Пичер), содержались базар и Петровская ярмарка (на которой одной шерсти можно было купить более 4000 пудов), работали 4 вододействующие и одна ветряная мельницы, овчарный и частный винокуренный завод.

       В 1800 году Павел I разрешил братьям покинуть ссылку, и Иван Архаров уехал из села. Николай же напротив продолжил заниматься хозяйственной деятельностью. В 1811 году Архаровы предложили казне выкупить назад их имение с 3226 наличными душами мужского пола за 1120000 рублей. Военное министерство подержало братьев, запланировав создать в их имении казенную суконную фабрику, так как ведомству недоставало в год более полумиллиона аршин сукна для армии. Однако это предложение при голосовании (силою в один голос) было отклонено, и Рассказово потеряло последнюю возможность снова стать свободным.

        После этого братья (а затем и их наследники) начинают распродавать имение частями. В 1811 году недавно переселенные в село из Нижегородской губернии крестьяне генерала Василия Сергеевича Шереметева покупают у Николая Архарова 200 десятин песчаной земли на правом берегу реки Арженка и основывают слободу Белая Поляна. Северную часть имения Архаровых приобрел Александр Маркович Полторацкий. В купленные им земли входила и деревня Ивановка. Свою часть Рассказово он назвал деревней Арженкой, по имени протекавшей там реки. Кроме этого в 1811 году Полторацкий выкупил суконную фабрику у Андрея Васильевича Тулинова и участок земли на правом берегу р.Лесной Тамбов, названный деревней Бугры, а позже и д.Салмановку. В 1840-х годах имение Архаровых принадлежит уже семи разным владельцам.

       Несмотря на то, что государство не выкупило земли у Архаровых для заведения суконной фабрики, Николай Петрович решил открыть ее самостоятельно, тем более, что потребность в суконной продукции имелась. В 1812 году на полученную от казны ссуду в 30000 рублей он заводит новую суконную фабрику рядом со своей усадьбой. С 1814 года фабрику унаследовал Иван Петрович, а после его смерти дочь Мария Ивановна Постникова и внучка Мария Федоровна Кокошкина (с 1818 г. после раздела имения, фабрика осталась за Постниковой).  

        Новая владелица М.И.Постникова жила в Санкт-Петербурге и делами своего имения не занималась. Однако подати ежегодно повышала. В конце концов, большинство крестьян не смогло их выплачивать. Недоимки по многим семьям растянулись на десятки лет. Имение стало приходить в упадок. Даже новую церковь, взамен обветшавшей старой, в таком крупном селе как Рассказово, не смогли построить из-за недостатка народных пожертвований. Вместо нее поставили небольшой каменный храм в честь св. Дмитрия Ростовского Чудотворца.

       После смерти Постниковой в 1836 г. управление обанкротившимся Рассказовским имением перешло в опекунский совет при ее малолетнем сыне Иване Захаровиче Постникове. Для погашения долгов Тамбовское Губернское правление начало частичную распродажу земель имения, что было воспринято местным населением чрезвычайно негативно. Рассказовские крестьяне в 1837 г. даже подали на имя Императора Николая I ходатайство о возвращении их в казенное ведомство. Ходатайство оставили без удовлетворения.

       Наивысшей точки крестьянское недовольство достигло в 1839 г. После серии пожаров 27 августа 1839 г. по Рассказово распространился слух о том, что село жгут помещики, недовольные неуплатой недоимок. На собравшемся сходе жители хотели сжечь некоторых помещиков и станового пристава, пытавшегося успокоить волнения. Через несколько дней волнения распространились на 50 верст от села: в с.Тулиновка 2 сентября крестьяне прекратили работу  на фабрике Тулинова; в с.Дворянщина, Кирсановского уезда, в ходе волнений избили помещиков. Крестьяне полностью отказались повиноваться местной власти, выставили ночные и дневные караулы в селе, оказывали враждебное отношение к помещикам, и только по чистой случайности обошлось без массового кровопролития и погромов. После подавления беспорядков особая следственная комиссия из губернского предводителя дворянства, штаб-офицера корпуса жандармов и советников губернского правления предала главных виновников волнений в Рассказово военному суду.

       Подобная ситуация повторилась и в июне 1845 г., когда в Рассказово зафиксировали 8 крупных поджогов, целью которых (по их расследованию) было якобы воровство и мародерство. Указанные события привели к новым недовольствам среди населения,  которые, однако, в открытые волнения не переросли.

       К 1850-м годам Рассказово принадлежало следующим владельцам: значительная часть села Большая Богословка (Мальщина) с одной из суконных фабрик, а также д.Салмановка принадлежали Александру Александровичу Полторацкому. Он же владел д.Бугры и деревнями Арженкой и Дубровкой (часть улицы Пролетарской в районе Арженского кладбища). Большую часть Арженки в 1841 г. Полторацкий продал Ирине Федоровне Витковской, которая в свою очередь в 1853 г. перепродала ее Вере Яковлевне Рагозе (Тулиновой), построившей там через год новую суконную фабрику. Также Рагоза унаследовала в 1857 г., после смерти своего дяди Василия Матвеевича Малина, его имение с фабрикой в с.Б.Богословке. Слобода Белая Поляна (сейчас большая часть мкр. «Дубняк») формально принадлежала Елизавете Петровне Шереметевой и ее мужу Дмитрию Дмитриевичу Бибикову. Всё остальное Рассказово: современная центральная часть, мкр. Чибизовка, юго-восточная окраина села, старое кладбище в Белой Поляне, район улиц Лесной, Дубовой и Обводной, а также лес к северо-западу от села и пашни (с деревнями Пичер и Гореловкой) к востоку до д.Надеждино -  входили в имение И.З. Постникова.     

        В сентябре 1852 года, не приносившее доходов имение, Постников продал отставному поручику Александру Александровичу Анциферову (1805-1854). В имение входила суконная фабрика, базар, сельскохозяйственная экономия, 3124 душ крестьян мужского пола (включая 45 посессионных) и земля в количестве 15965 десятин 2181 саженей с с.Рассказово, деревнями Никольской 1-й, Никольской 2-й, Ивановкой, Запорожьем.

      Во вновь приобретенном имении владелец стал предпринимать жесткие меры для улучшения его производительности. Работоспособное население было разбито на сотни и десятки, которые принимали участие в сельхозработах, под руководством сотских и десятских. В каждом населенном пункте над крестьянами поставили бурмистра (доверенного от помещика старосту), следившего за исполнением всех поручений владельца. В случае неудовлетворительного исполнения работ, пьянства, воровства и т.д. крестьяне подвергались телесным наказаниям, которые применял сотский или десятский (также применялись денежные штрафы к тем, кто получал жалование). В свою очередь они также могли быть подвергнуты порке за недобросовестное выполнение своих обязанностей.

       Сотские и десятские помимо хозяйственной, занимались еще общественной и административно-правовой деятельностью: надзирали за порядком, привлекали к ответственности лиц, совершавших различные противоправные проступки и нарушавших общественные устои, т.е. исполняли полицейские функции, в чем-то аналогичные обязанностям современного участковом уполномоченного.

       Из-за систематических провинностей крестьян отправляли в рекруты или выселяли в другие местности. Телесные наказания исполнялись в бывшей усадьбе Архарова, которую Анциферов разделил на несколько частей: жилые апартаменты, вотчинную контору и присутственные помещения.

       По установленным правилам крестьяне должны были работать три дня на помещика, а остальное на себя. Зачастую же выходило намного больше, т.к. установленные нормы за три дня крестьяне выполнить не успевали. То же самое происходило и на фабрике, где у рабочих вообще практически не было свободного времени на занятие собственным хозяйством. Кроме того помещик отказывал просьбам фабричных о выделение им земли, выплачивая только установленное жалование.

      Местное крестьянство, привыкшее после смерти Архаровых жить самостоятельно, отрицательно восприняло методы хозяйствования нового владельца. Порки и отдача в рекруты уважения к помещику не прибавляли. Некоторые крестьяне составляли прошения о вольности и подавали их либо помещику, либо ходатайствовали об этом перед Императором (в том числе и до покупки имения Анциферовым), для чего в сентябре 1854 года в Санкт-Петербурге побывала группа анциферовских крестьян, во главе с С.Ф.Горбачевым, но получила отказ.

      В конце концов недовольство крестьян вылилось в событие, ставшее известным на всю страну и породившее множество народных легенд. В память о нем в государственном архиве Тамбовской области хранится «Дело об убийстве Тамбовского помещика с.Рассказово Анциферова его крестьянами». Пролистав старые страницы, попробуем все-таки разобраться, что же на самом деле произошло в селе поздним октябрьским вечером 1854 г.  

 ***

       В воскресенье 3 октября 1854 г. около 11 часов вечера к дому судебного пристава 2-го стана Тамбовского уезда Френеву прибежал посыльный из усадьбы Анциферова и сообщил об убийстве в здании конторы барина. Прибыв тотчас в контору, пристав распорядился о приглашении сторонних лиц в качестве понятых и приступил к предварительному осмотру. В парке и конторе к тому времени собралось несколько десятков человек.

       Помещение конторы находилось на нижнем этаже дома и состояло из двух смежных комнат. В дальней от входа комнате, с окнами выходящими в палисадник, лежало на полу у стола, стоящего посередине помещения, на спине в окровавленном виде тело Анциферова. Предполагая в нем признаки жизни, Френев отдал распоряжение управляющему имением Антону Ивановичу Вансовичу и его прислужникам раздеть барина, чтобы сделать дыхание свободным. С шеи помещика сняли ковровую шаль, завязанную сзади, пальто суконное темно-зеленого цвета, помочи, брюки и сапоги. Снятые пальто и шаль были окровавлены. Анциферову обмыли голову и обнаружили на правой стороне головы около виска и уха, а также в шее, раны, произошедшие от выстрела дробью. Все старания по приведению к жизни помещика успехом не увенчались.

       Осмотрев комнату, пристав обнаружил, что в окне, выходящем в палисадник, вышиблены три стекла. Так как Анциферов сидел против окна в косвенном положении, Френев осмотрел по этому направлению шкаф, стоявший около стены, справа от входной двери в комнату и нашел, что в одной дверце шкафа имеется множество отверстий от пробития их дробью. Далее тело помещика в красной ситцевой рубашке, подштанниках и шерстяных носках было положено на специально принесенную кровать до прибытия сторонних лиц, в присутствии которых начался осмотр места происшествия.

      Протокол данного осмотра, вместе с рапортом Френева приобщили к следственному делу. В ходе осмотра также обнаружилось, что выстрел произвели вблизи окна, т.к. рама с наружной стороны оказалась опалена. В осмотре участвовали семь человек (офицеры, чиновники, купцы), включая капитана Александра Полторацкого и старосту Дмитриевской церкви купца 3-й гильдии Карпа Гавриловича Аксенова, 50 лет. 

       Кроме того уже 4 октября Френев произвел осмотр прилегающей к дому территории и обнаружил, что в десяти саженях от прострелянного окна по прямому направлению к дорожке, ведущей к мосту через ручей Дунайчик, с правой стороны в кустах кем-то оставлены сапоги из выростковой кожи (кожа годовалого теленка). На одном из сапог имелись две заплаты продолговатая и округлая. Понятые предположили, что найденные сапоги оставил преступник, чтобы без малейшего шороха подойти в темноте к окну. В современной практике преступники также иногда разуваются, чтобы не оставлять следов подошв обуви, по которым их могут опознать. Вероятно, подобная мысль была у убийцы и в этом случае, только в панике после выстрела в барина он уже не успел забрать свои сапоги и просто бежал с места преступления.    

       По факту убийства Рассказовского помещика Временное отделение Тамбовского земского суда завело следственное дело. Параллельно ему, вице-губернатор Тамбовской губернии Иосиф Дубецкий, на основании циркуляра Министерства Внутренних дел № 354 от 14.07.1842 г., 7 октября 1854 г. отдал распоряжение временно исполняющему обязанности губернского предводителя дворянства Константину Андреевичу Шиловскому (в ноябре дело продолжил новый предводитель Лихарев) и жандармскому штаб-офицеру майору Дурново завести отдельное дело о причинах убийства Анциферова, с целью установить имело ли место дурное управление имением или жестокое обращение со своими крестьянами. Именно это дело в настоящее время находится на хранении в Тамбовском архиве. В ходе его производства проводилось как самостоятельное дознание причин убийства и установление лица его совершившего, так и использовались копии различных процессуальных документов из основного следственного дела.

        Последние минуты жизни помещика и события, происходившие в это время в конторе, следствие установило достаточно четко. Как удалось выяснить в момент убийства, и незадолго до него в самом здании и около него находилось порядка 35 человек. Сам помещик прибыл в контору из своих жилых хором, находившихся в соседнем здании уже потемну. Он расположился за столом в рабочем кабинете, где отдавал различные распоряжения по управлению имением, по наказанию нерадивых крестьян, а также решал хозяйственные вопросы и принимал своих служащих.

       По своим делам в контору в тот вечер прибыло несколько крестьян: Ермолай Бабкин приехал из д.Пичер за моченцом (обработанный лен); конюх Филипп Закудряев, 28 лет, пришел за овсом; гуменной староста Захар Бородин, 48 лет, зашел обсудить вопросы связанные приходом-расходом хлеба; фабричный магазейщик Иван Ивинский, 44 лет, собирался подать записку о поставках верблюжей шерсти для суконного производства. Караульщик Андрей Перегудов, 62 лет, присматривал за конторой, а его коллега Дмитрий Подшивалин, 48 лет, за жилым домом вместе с камердинером Павлом Ершовым, 26 лет. Рядом с Анциферовым в одной комнате находился конторский писарь Дмитрий Кольяков, 38 лет. В соседней комнате занимались бумагами конторщики Степан Черкасов, 50 лет, Федор Овчинников, 19 лет (делал выписки из ревизии), Григорий Шелдовицын, 41 года.    

       С помощью конторщиков барин делал различные распоряжения. Так через Ф.И. Овчинникова были вызваны в контору десятник Семен Шубин, 20 лет и плотники Иван Цыплухин, 47 лет с Иваном Тетушкиным, 34 года. Их Анциферов потребовал наказать розгами: десятского за то, что лен не был вовремя свезен с поля (170-180 ударов), плотников за не выход на работу: к 70-80 и 100 ударов розгами. Через два дня, 5 октября, Тамбовский уездный врач Ситовский при осмотре наказанных лиц не нашел у плотников каких-либо следов побоев, а у Шубина на ягодицах обнаружил лишь несколько незначительных красноватых полос. Наказывали провинившихся в передней комнате конторы сотские: Василий Цыплухин, 49 лет и Иван Мелихов, 38 лет в присутствии 10-15 крестьян. Вызванные тогда же для наказания сотские Антон Перегудов, 20 лет и Андрей Пустовалов, 35 лет, на него не явились (за что барин велел записать их семьи в ревизию). После наказания Цыплухин и Тетушкин пошли домой, услышав выстрел по пути, а Шубин остался в конторе.

        На улице возле здания в момент преступления также находилось несколько человек: Петр Шубин, 54 лет, десятник Осип Полежаев, 34 лет, Д.Е. Подшивалин. Управляющий имением Антон Вансович, 50 лет (занимал эту должность еще с 1849 г.),  вышедший из дома вслед за Анциферовым, беседовал на улице с Е.Бабкиным. В конюшне занимался лошадьми кучер Петр Тетушкин, 17 лет.    

       В 10 часов 30 минут вечера, после доклада Бородина к столу за которым сидел Анциферов, подошел магазейщик Ивинский, подав записку о верблюжей шерсти. Глянув в нее, барин заговорил о некоем злодеянии со стороны купцов доставляющих шерсть, однако закончить разговор не успел. Со стороны окна раздался мощный выстрел, от которого погасли свечи в этой и соседней комнатах. В голову Ивинского ударили осколки стекла, запутавшись в волосах, он упал на пол и потерял сознание.

       В конторе началась паника. Многих оглушило выстрелом. Смотритель фабрики Емельян Никифоров, с криками «Караул! Убили!» бросился прочь из конторы и бежал до ограды усадьбы. Выбежали на улицу и почти все находившиеся в здании. Караульщик Подшивалин (через два дня он ремонтировал выбитые выстрелом окна), будучи на улице, упал, испугавшись грохота, а Иван Кузнецов, 58 лет забежал в дом, пояснив позже, что сделал это для охранения кабинета барина. В конторе остался лишь Ивинский и писарь Кольяков, который только выскочил в соседнюю комнату.

       Из находившихся на улице никто стрелявшего не заметил, за исключением Вансовича, который шедши в контору, от крыльца увидел вспышку и услышал выстрел. Он бросился бежать к убийце, но только услышал шум убегающего человека и не смог никого обнаружить в темноте (возможно именно из-за погони преступник и не смог надеть свои сапоги). Самого управляющего нашли, когда он уже поднимался от ручья к конторе. Принеся зажженные свечи, крестьяне обнаружили на полу окровавленное тело барина, после чего Вансович распорядился послать за медиком и становым приставом.  

       Проводя последующее дознание о причинах убийства Анциферова, предводитель дворянства Шиловский разослал девять писем Рассказовским священнослужителям (Богданову, Никифорову, Касаткину и др.), чиновникам и фабрикантам Василию Малину и Александру Полторацкому, в которых просил сообщить об известных им фактах жестокого обращения с крестьянами, обременения работами и дурного управления. Священники сообщили, что дурного управления и жестокого обращения они не замечали, а об остальных неблаговидных фактах ничего не знают. Остальные лица также показали, что им совершенно ничего неизвестно о делах, происходивших в имении.  Интересно, что никто не сказал, что подобного не было – опрашиваемые просто заявили, что им об этом ничего не известно.

        Кроме того следователи опросили ряд Рассказовских купцов и мещан по тем же вопросам. Перед этим все дали письменное клятвенное обещание перед Богом говорить правду и целовали крест. Под присягой они также подтвердили, что ничего не знают ни про дурное обращение, ни про то кто убил помещика. Крестьян Анциферова по правилам того времени опрашивали при священническом увещевании. В их показаниях говорилось, что они никакой лишней работой барином не обременялись и жестоко не наказывались. Земли имели в поле по две десятины сороковых на тягло. Работали по три дня на помещика и по три дня на себя. Некоторые рассказали и о получаемом ими жаловании. Так конторский писарь Шелдовицын получал 60 копеек серебром в месяц, 1 пуд 30 фунтов муки и полмеры круп от барина; магазейщик Ивинский имел содержание в 12 рублей ассигнациями; кучер Тетушкин получал 5 рублей 50 копеек, 1,5 пуда муки, полмеры круп и жил за счет имения.

       Управляющий Вансович показал, что наказывал барин только нерадивых и пьющих работников, остальным же делал различные пособия, выдавал деньги для торговых оборотов, для покупки домов и скотины, не беря за это процентов. Обходился барин со своими людьми снисходительно, желал улучшения их быта и благоденствия, подачам прошений о вольности не препятствовал. Лишь только один фабричный крестьянин Никита Пяткин, 65 лет, указал, что не был доволен барином, т.к. тот не дал ему земли, поэтому он и подавал прошение о вольности в г.Санкт-Петербург.

       При чтении допросов крестьян на лицо видна круговая порука и попытки выгородить себя, т.к. никто не хотел, чтобы его заподозрили в убийстве помещика. Поэтому никаких жалоб во Временное отделение на поведение Анциферова не поступило. Однако напряжение в показаниях чувствовалось.

       В ходе следствия выяснилось, что вечером 3 октября в конторе отсутствовал Филипп Симонов (по-уличному Шмаков), который в соответствии со своими обязанностями сотского при имении, должен был всегда в ней находится. Кроме того при одном из опросов камердинер Анциферова Павел Ершов показал, что бурмистр деревни Пичер Кирсан Калугин (переведенный барином из д.Бычки Орловской губернии), 40 лет, как-то говорил ему, что слышал от бурмистра с.Рассказово Сергея Никифорова (по простому Губанова), 45 лет, о том, барина убьют свои же крестьяне. Спрошенный об этом Калугин начал уверять следствие, что подобных слов не говорил и не слышал, а Ершов, вероятно, ослышался, когда он ему рассказывал, что несколько раз предупреждал барина быть осторожнее, т.к. в крестьянах замечалось на работах «непослушание и какое-то своеволие». С самим же Губановым Калугин не особенно ладил. Губанов из Рассказово был направлен на помощь по хозяйству в д.Пичер, где Калугин делал ему замечания по поводу грубого обращения с крестьянами. Также Губанов нередко не выполнял указания помещика и Калугина, иногда отлучаясь с работ без спроса. В том числе без дозволения уезжал в с.Рассказово в день смерти Анциферова. По приезду он рассказал об убийстве барина и заявил, что теперь на его шее ездить больше никто не будет. 

       10 октября 1854 года в 12 часов становой пристав Френев и уездный исправник Сечкин задержали главного подозреваемого в совершении преступления - Филиппа Фроловича Симонова (по простому названию Шмакова), 30 лет. При допросе все обвинения в убийстве Анциферова сотский отверг, а на предъявленные ему сапоги указал, что они действительно его, но были ранее похищены вместе со шляпой, когда он пьяным возвращался домой в первый день праздника Ивана Богослова (26 сентября) от своего знакомого Козьмы Панкова и упал на дороге. Проснувшись, Симонов пришел босиком домой, надел старые сапоги и вновь пошел пьянствовать. О краже он никому из домашних не сказал, поэтому никто об этом не знал. Гулял сотский у Панкова вместе с бурмистром Сергеем Губановым, его женой и другими людьми. На вопрос, почему он не находился в конторе 3 октября, Симонов пояснил, что также пил и только вечером в понедельник вышел на работу. Об убийстве барина услышал дома. О том, что в саду Анциферова нашли его сапоги, он по приметам догадался, но никому об этом говорить не стал. Также Симонов пояснил, что стрелять из оружия не умеет, убить барина его никто не просил, соучастником в преступлении он не был и кто его совершил, не знает. Будучи грамотным, допрашиваемый подписал протокол  собственноручно. 

       После допроса Симонова связали по рукам веревкой и посадили в специальную комнату. У дверей камеры поставили караульщиков и еще одного у окна, выходящего из комнаты во двор. Утром 11 октября в шестом часу задержанный вышиб двойные рамы, выпрыгнул из окна в одной рубашке и портках и бежал так, что никто из караульщиков не смог его догнать. Исправник и пристав, собрав большое количество людей, начали поиск арестанта, но обнаружить сбежавшего не смогли. 18 октября Симонова объявили в розыск, дали объявление в Тамбовских губернских ведомостях, направили запросы земским исправникам в Моршанский и Кирсановский уезд, а также приставам 1, 3 и 4-го станов Тамбовского уезда, но розыскать подозреваемого не удалось.

        После побега Симонова в камере обнаружили записку, на которой с одной стороны были писаны чернилами счета за хлеб, а на другой той же самой рукой карандашом слова «Филипп Фролович, брат, если дознаются, то не показывай на меня, что я об этом знал, пожалей друг. Я так и уверил,  что я не знаю и не слыхал об этом ни от кого, и ты знаешь, как сказать, не винися. Пожалей друг, ни заставь сирот моих братьев век плакаться, и жену при молодости». Как удалось вскоре установить, записку написал своей рукой конторщик Федор Овчинников.

       Допрошенный вторично бурмистр Никифоров-Губанов ссору с Калугиным из-за работ подтвердил, однако от своих слов про «шею» отказался, пояснив, что отлучался в Рассказово к семье (при первоначальном допросе он этот факт скрыл). Также Никифоров показал, что никогда никаких разговоров о барине ни с кем не вел, и убить его никого не подговаривал. Подтвердил он, что и на праздник Иоанна Богослова вместе с женою действительно был в гостях у Козьмы Панкова. Там же присутствовали сотский Филипп Симонов, Филип Каншин и десятский Степан Тетушкин. О том, что с Филиппа Симонова сняли сапоги и шляпу он ничего не слышал. Покинули Симонов, Тетушкин и Каншин застолье, будучи не сильно пьяными, направившись при этом в контору.

       14 октября пристав Френев повторно опросил Овчинникова, показавшего, что весной 1854 г. в поле Симонов рассказал ему, что барин хочет отдать его в солдаты, однако сделать у него это не получится, т.к. он хочет лишить его жизни. Следующий разговор между ними состоялся в августе, во время посева озимых. Симонов вновь сказал, что намеревается убить Анциферова во время его поездки в поле, чтобы не быть отданным в солдаты. Присутствующий при этом Шубин и Овчинников согласились с сотским. Примерно через неделю Овчинников рассказал о своих планах писарю Кольякову, а затем Черкасову. Оба крестьянина, как могли отговаривали его от этой затеи и убедили оставить намерение лишить жизни барина. Кто точно убил Анциферова 3 октября он не знал, но полагал, что его убийцей стал Симонов, отсутствовавшей в это время в конторе. При первоначальном допросе 7 октября Овчинников в соучастии в убийстве не признавался, в надежде избежать наказания.

       Показания Овчинникова подтвердили как Кольяков, так и кузнец Василий Черкасов, 20 лет, рассказавший, что четыре или пять недель тому назад, когда шел вместе с конторщиком по селу, услышал от него, что сотский Филипп Симонов, десятский Степан Шубин и он желают убить барина. Черкасов начал отговаривать Овчинникова от участия в этом преступлении, однако никому из начальства о данном разговоре не доложил и сам в убийстве не участвовал.

       Допрошенный в тот же день Семен Шубин также пояснил, что ранее 9 октября дал ложные показания и сознался, что вместе с Овчинниковым и Симоновым участвовал в заговоре об убийстве Анциферова. Он подтвердил, что в конце августа Овчинников сказал ему и Симонову, что барин их погубит. После этих слов Симонов предложил убить помещика, о чем они втроем и условились, отправившись после уговора распивать спиртное. Позже убийство барина заговорщики ни разу не обсуждали. Само же преступление стало для Шубина неожиданностью, и о том кто убил Анциферова он не знает, но предполагает, что это сделал Симонов, которого в тот вечер в конторе не было. Сам же он ему в убийстве не помогал.

       К сожалению, материалы дела о причинах убийства помещика Анциферова не дают ответов на многие интересные вопросы. Например, как следствие вышло на подозреваемого Симонова: возможно, кто-то опознал принадлежащие ему сапоги, или просто донес о его разговорах про желание убить барина, о которых с весны 1854 г. знало уже несколько человек. Также нам неизвестно нашли ли орудие убийства, удалось ли позже розыскать и осудить Симонова и его сообщников Шубина и Овчинникова. На эти вопросы могло бы дать ответ само следственное дело, представленное по окончании в Тамбовский уездный суд. Однако обнаружить его в архиве и изучить в настоящее время не представилось возможным.  

***

      Изучая имеющиеся документы, приходишь к выводу, что обстоятельства убийства помещика могли быть несколько отличными от тех, что изложил Предводитель дворянства в своем расследовании. Версия же Захарьина об убийстве барина из-за его садистских и сладострастных наклонностей, по сути, не более чем легенда. Подобные события в крупном развитом селе, с достаточным количеством грамотного населения (постоянно писавшего различные жалобы и ходатайства), сразу бы вышли далеко за его пределы и стали известны широкой общественности. Работа Захарьина подверглась критике еще в 1886 г. История с кормлением щенков вообще происходила в другом селе и с другим помещиком, которого позже осудили. Анциферов же был скуп, и охоты не держал. Не пишет о жестокости барина и И.И.Дубасов, упоминая лишь об убийстве одного из его бурмистров. Поэтому к рассказу Захарьина следует относиться, именно как к народной легенде.      

      Версия об убийстве Анциферова Симоновым из-за нежелания идти на солдатскую службу (тем более что в это шла Крымская война) выглядит достаточно правдоподобной. Однако удивляет, что разговоры об этом убийца начал за полгода (о чем со временем стало известно ни одному человеку), а каких-либо конкретных действий и обсуждения способов  совершения убийства, ни разу не предпринимал.

      По итогам расследования было установлено, что об убийстве Анциферова знало несколько человек, являвшихся не просто крепостными или фабричными крестьянами, а занимавшими средние и мелкие должности при имении, как то конторщик, писарь, сотский, десятский, и находившимися на содержании барина. Причем трое из них в момент убийства присутствовали в конторе, а писарь Дмитрий Кольяков и вовсе в одной комнате с убитым барином, не боясь попасть под выстрел. Все соучастники преступления являлись местными жителями, между которыми и крестьянами переведенными Анциферовым из других имений наблюдался конфликт, как, например, между пришлым бурмистром Калугиным (с доверенным ему камердинером Ершовым) и рассказовцем Никифоровым-Губановым, недовольным тем, что ему приходилось выполнять указания «чужака». Кроме того Губанов был хорошо знаком с Симоновым, в том числе выпивал вместе с ним в тот вечер, когда у сотского якобы украли сапоги, позже обнаруженные на месте преступления (и данную кражу за неделю никто из домашних сотского так и не заметил). Анализируя это, складывается картина значительного недовольства служащих имения новыми способами хозяйствования барина и привлечением в управление им «пришлых» людей.

       Небезынтересна в связи с этим последняя фраза барина, о некоем злодеянии со стороны купцов доставлявших шерсть для фабрики, и последующем активном участии Рассказовских предпринимателей в расследовании убийства. Коммерческий обман всегда был не редкостью в торговых отношениях. На суконные фабрики часто продавали шерсть качеством ниже заявленной и по повышенной цене. Однако каким-то особым злодеянием это не считалось и подобные вопросы, пусть и со скандалом, решались. В данном случае не исключена возможность более глубокого конфликта между поставщиками-купцами, управляющими фабрики и помещиком.

       Приобретение сырья для фабрики, поставлявшей сукно в казну, было налажено десятилетиями и все имели с этого соответствующий доход, т.к. производство прежними владельцами фактически не контролировалось. Появление в селе Анциферова, лично следившего за всем фабричным процессом, грозило многим заинтересованным лицам значительными убытками, что вполне могло привести к поступлению в адрес помещика различных угроз. Кроме того на земле Анциферова находились все торговые заведения с самим базаром и арендную плату за пользование ими купцы выплачивали непосредственно барину.

       В итоге, несмотря на кажущееся благополучие, в селе мало кто был доволен новым владельцем: крестьяне, служащие, купцы, фабричные – каждый имел к Анциферову какие-либо претензии. Тут и могло появиться желание устранить не идущего на компромисс помещика физически. Тем более что и человек, желавший это сделать и полгода рассказывавший о своем замысле всем знакомым, имелся.

       В пользу этой версии говорит и то, что Симонов, во-первых, не испугавших большого количества посторонних лиц присутствовавших в конторе, пришел убивать барина; во-вторых, после убийства никто из трех десятков человек не только не преследовал его, но даже не дал подобной команды; в-третьих, удивительно точный выстрел дробью через окно при свечах, не причинивший вреда никому, кроме Анциферова; в-четвертых, исключительная легкость, с которой ему удалось бежать из-под ареста (связанным, босиком, через двойную раму, от нескольких караульщиков и народной облавы) и бесследно скрыться. Не исключена возможность, что сотский был просто нанят для убийства помещика группой недовольных рассказовцев, а потом они же и помогли ему скрыться. Подтвердить или опровергнуть это могло бы только само следственное дело Тамбовского земского суда.

       А пока расследование о причинах убийства Анциферова, проведенное Губернским Предводителем дворянства подошло к концу, так как версия о дурном управлении и жестоком обращении с крестьянами не нашла своего подтверждения. Данное дело было представлено 8 апреля 1855 г. Министру Внутренних дел Дмитрию Гавриловичу Бибикову (именно его сын Дмитрий Бибиков вместе с женой Елизаветой Петровной владели слободой Белой Поляной в с.Рассказово), полностью согласившемуся с результатами расследования.  

      20 апреля 1855 г. в адрес Губернского Предводителя дворянства поступило отношение Начальника Тамбовской губернии Дубецкого за № 4016, из которого следовало, что поводом к совершению убийства А.А. Анциферова послужило лишь желание убийцы и двух его соучастников избавиться от отдачи их в рекруты, а не дурное или жестокое обращение. По рассмотрению отношения, было приказано следствие об убийстве помещика оставить без последствий, а приложенное дело, закончив сдать в архив.

Андрей Литовский

• Назад
• Вперёд